Иностранные боевики-террористы с Северного Кавказа: понимание влияния Исламского государства в этом регионе

Нам стыдно, что мы отправляемся в Сирию во время, когда Кавказ все еще оккупирован, но молодые люди возвращаются сюда после того, как они прошли курс подготовки.

– Источник BBC, ‘близкий’ к чеченским боевикам

Введение

В сентябре 2014 года Совет безопасности Организации Объединенных Наций единогласно принял резолюцию 2178, касающуюся «существенной и разрастающейся» угрозы, которую представляют собой иностранные боевики-террористы (ИБТ). Такими являются лица, «которые отправляются в Государство, отличное от Государства их проживания или их национальности с целью совершения, планирования или подготовки, или участия в террористических актах, или предоставляющие, или получающие террористическую подготовку, в том числе в связи с вооруженным конфликтом».^[1] ИБТ оказывают влияние на динамику конфликта – его неразрешимость, продолжительность и интенсивность и, кроме того, являются угрозой для своего «государства происхождения, государства транзита, государства следования и для зон в соседстве с вооруженным конфликтом, в котором они активно участвуют».^[2] С начала гражданской войны в Сирии, и особенно после июня 2014 года, момента прокламации ‘халифата’, тысячи вдохновленных боевиков из разных регионов отправились в Ирак и Сирию, чтобы присоединиться к Исламскому государству (ИГ) или к другим вооруженным экстремистским группировкам.^[3] Согласно докладу, опубликованному Группой Суфан в декабре 2015 года, число иностранных боевиков в Сирии достигло приблизительно 30 000, причем это лица из более 100 стран.^[4] В 2015 году первыми тремя национальностями с наибольшим числом ИБТ были тунисцы (6000), саудовцы (2500) и русские (2300), тогда как число выходцев из бывших республик Советского союза составляет 4700.^[5] В октябре 2015 российский президент Владимир Путин заявил, что от 5000 до 7000 боевиков из России и бывшего Советского Союза (БСС) отправились в Сирию, чтобы присоединиться к ИГ.^[6] Большинство этих боевиков выходцы из Северного Кавказа (Чечня и Дагестан), другие из Азербайджана и Грузии, а также из Средней Азии – из Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана. Все они не только говорят по-русски, но и все унаследовали обиду за афгано-советский и пост-советские конфликты.

В этой работе сделана попытка рассмотреть феномен ИБТ с Северного Кавказа и его последствия для безопасности Северного Кавказа, Российской Федерации и мира в целом. Для этого будут рассмотрены мотивы ИБТ с Северного Кавказа, группировки, за которые они воюют, и их связь с внутренней террористической ситуацией.

К 2017 году общее число ИБТ в Сирии и Ираке снизилось как за счет боевых потерь, так и за счет уменьшившегося потока иностранных боевиков к зоне конфликта. К примеру, по данным ИНТЕРПОЛ, в 2016 году считалось, что число ИБТ в регионе составляло 15 000.^[7] Среди прочего, данный спад в мобилизации ИБТ относят на счет усиления мер по контролю со стороны стран-членов ООН, военного давления на группировки и «финансовый упадок» ИГ. Жизненно важные источники доходов этой организации связаны с ее территорией: налоги и сборы; нефть; грабежи, конфискации и штрафы.^[8] Потери территории и последовавшее функционирование на «кризисном бюджете» стали причиной увеличения числа дезертиров, трудностей при вербовке и расширения внутренней коррупции и краж.^[9] Более того, в результате этого ИБТ имеют низкий боевой дух, многие из них «упаковывают вещи» и «хотят бежать».^[10] Конечно, уменьшению общей численности способствовал не только сниженный приток ИБТ, но так же и «обратный поток» – ИБТ, которые возвращаются в свой родной регион или переезжают в третью страну. Например, есть предположение, что к декабрю 2016 года приблизительно 30 % ИБТ из Европы вернулись в свои родные страны.^[11] С учетом всего этого, (общее) большое число ИБТ с Северного Кавказа, участвующих в конфликте, вызывает беспокойство. Эти ИБТ вернутся в свои родные регионы с мирными целями или со злыми намерениями? Предпочтут ли они остаться в зоне конфликта и, возможно, присоединиться к другим террористическим организациям из-за нарастания давления на ИГ? Или они перейдут в третье государство, а возможно, перегруппируются и примут участие в другом конфликте? Теоретики по вопросам терроризма Кларк и Амарасингам прогнозируют несколько вариантов действий для транснациональных террористов. «Твердолинейные» ИБТ Исламского государства могут остаться в Сирии и Ираке.^[12] Некоторые могут попытаться присоединиться к «подпольному сопротивлению ИГИС, 2.0», которое со временем может создать тайную террористическую организацию.^[13] Другие могут присягнуть на верность другим группировкам в зоне конфликта и, в итоге, пойти на сближение с Аль-Каидой. ИБТ, которым по разным причинам нельзя вернуться в страну своего происхождения – ‘независимые’, ‘свободные агенты’, – могут создать «когорту не имеющих гражданства джихадистов» и перейти в третью страну с целью продолжать джихад.^[14] И последнее, ИБТ, которые вернутся в свои родные страны, могут оказаться «разочарованными», «отошедшими, но не разочарованными» или «готовыми к действию».^[15]

ИБТ с Северного Кавказа являются членами весьма разрозненной оппозиции, противостоящей сирийским правительственным силам. Большинство из них находится в рядах ИГ, другие присоединились к ан-Нусра, а остальные являются участниками многочисленных фракций в зоне боев. У многих ИБТ с Северного Кавказа имеется предыдущий боевой опыт – к примеру, из Афганистана, из Грузии, из Чечни – и репутация неудержимых бойцов. Действительно, ‘чеченские’ боевики (и вообще боевики с Северного Кавказа) похоже, воспринимаются как ‘элита боевиков’, заслуживающие уважения.^[16] Такая репутация в использовании насилия, вероятно, была создана в некоторой мере такими личностями, как Абу Омар аль-Шишани (Тархан Батирашвили – возможно, умерший в 2016 году). Омар (Тархан) родился в деревне в Панкисском ущелье, находящемся недалеко от грузино-чеченской границы. Его отец грузин, а мать этническая чеченка (кист). Он служил в разведывательном подразделении грузинской армии, пока не заболел туберкулезом. В 2010 году он угодил в тюрьму за хранение оружия. Его старший брат, Тамаз, участвовал в чеченских войнах, и после этого также присоединился к ИГ. Омар стал известной фигурой оппозиции, командовал таким боеспособным отрядом, как Джаиш аль-Мухаджирин валь-Ансар (Армия эмигрантов и помощников) в 2013 году. Затем в том же году Омар аль-Шишани стал командующим северной армии ИГ, командиром чеченского и северокавказского батальона ИГ и командиром специальных отрядов ИГ.^[17] В целом ИБТ с Северного Кавказа сосредоточены в северной Сирии – в провинциях Латакия и Идлиб, в Алеппо и в районах на турецко-сирийской границе Рас аль-Айн и Тал аль-Абьяд.^[18]

Учитывая большое число лиц, принимающих участие в конфликте и историю конфликта в регионе, ИБТ с Северного Кавказа в долгосрочном плане, вероятно, являются серьезной угрозой безопасности. Поэтому важно изучить мотивы их участия в войне, фракции/организации, за которые они воюют, степень влияния на них про-джихадистской пропаганды и некоторые их отличительные характеристики (предыдущий боевой опыт, связи с другими террористическими организациями и т.д.).

Мотивы для того, чтобы воевать в Сирии

Без всякого сомнения, мотивы ИБТ с Северного Кавказа – как и боевиков из других регионов – самые разные. Однако, одним из наиболее важных общих мотивов, отличающим эту группу лиц, является то, что гражданская война в Сирии предоставляет альтернативный театр военных действий для борьбы против российского государства.^[19] Конфликт на Северном Кавказе, и в частности в Чечне, имеет долгую историю и крутится вокруг проблемы получения независимости от центрального правительства. Эту борьбу можно проследить назад во времени вплоть до имперской России, и она охватывает две последние кровавые русско-чеченские войны и все волнения в целом в данном регионе. Затянувшееся состояние конфликта (и официальные попытки для его нормализации) создало и оставило после себя тяжелые социальные проблемы и огромное наследие обид. Они становятся горючим для сопротивления на Северном Кавказе, для боевиков и экстремистов. Однако, повстанцы или боевики имеют очень ограниченную возможность ‘продолжать борьбу’ в регионе. К примеру, в Чечне из-за прокремлевского правительства, возглавляемого бывшим мятежником Рамзаном Кадыровым. Невозможность ‘продолжать борьбу’ на Северном Кавказе в сочетании с поддержкой, которую Москва оказывает режиму Асада, являются побудительными факторами для присоединения к борьбе в Сирии. Как открыто подтвердил Омар Шишани в интервью, опубликованном в EA Worldview в декабре 2013, ‘Кавказский эмират’ (КЭ) ‘послал’ боевиков в Сирию, чтобы они прошли подготовку. Задача состояла в том, чтобы они потом вернулись ‘подготовленными’ для борьбы с Россией на Северном Кавказе. В других интервью Шишани говорит о желании «ослабить одного из ключевых союзников Асада» и отмечает, что «джихад против русских и их баасистского союзника» были одним из основных мотивов для того, чтобы воевать в Сирии.^[20]

Между прочим, контртеррористические операции (КТО), проводимые российскими правительственными и специальными силами, и их последствия иной раз не оставляют отдельным лицам никакого выбора, кроме как уйти из этого региона и устроиться где-то в другом месте.^[21] Например, таким был случай с Абдулкадыровым – «который воевал здесь в горах» – из Дагестана; за ним охотились местные органы охраны правопорядка и боевики, и для того, чтобы бежать и от тех, и от других, он отправился воевать в Сирию.^[22] Перед олимпийскими играми в Сочи в 2014 для джихадистов направляющихся в Сирию, и для мирных консервативных мусульманских семей популярным направлением стала Турция.^[23] Так же, в 2016 году «тысячи чеченцев» направлялись в Германию через Польшу с целью получить убежище.^[24] В июне 2016 число российских граждан, ходатайствующих на получение убежища в Германии, дошло до 1835, из которых предположительно 90 % были чеченцами; и из 6 100, которые хотели убежища в Польше – 94 % были с Северного Кавказа.^[25] Согласно руководителю Бранденбургского центрального отдела регистрации иностранцев, Франку Нюрнбергеру, такая же волна имела место в 2013, за которой последовал спад в 2014 и увеличение в 2016.^[26]

Конечно, другим важным мотивационным фактором является религия. Так же, как во время чечено/дагестано/ингушского сопротивления религия служила фактором для привлечения иностранных боевиков в Чечню, сейчас она используется как объединяющий фактор выходцами с Северного Кавказа, воюющих в Сирии. Многие молодые мужчины были привлечены к «участию в сирийском джихаде»^[27] и были убеждены, что взяться за оружие является их долгом. С одной стороны, они считают алавитский (неортодоксальная секта шиитского ислама) режим Асада «не по-настоящему мусульманским» и «еретическим».^[28] Во-вторых, этот режим воспринимается как «ключевой союзник России» на Ближнем Востоке. Поэтому, это не только возможность для участия в джихаде, но так же является обязанностью русскоговорящих мусульман присоединиться к своим угнетенным братьям в Сирии.^[29] Большинство ИБТ с Северного Кавказа являются салафистами. Другие проявляют «суннитскую солидарность» под влиянием образов и пропаганды случаев мусульман-суннитов раненных/замученных/убитых алавитским режимом «неверных».^[30] Таким образом, театр военных действий в Сирии предоставляет ИБТ с Северного Кавказа возможность одновременно воевать против российского государства и его интересов, и воевать с противниками ислама по всему свету.^[31]

Кроме того, принимая участие в сирийской гражданской войне, неопытные ИБТ могут приобретать боевой опыт и устанавливать связи – а затем участвовать во внутренних мятежах или террористической деятельности по возвращению домой. Дополнительно, участие в конфликте дает возможность реконструкции собственной идентичности – выйти из жизни в бедности и безработице, где «у человека не осталось ничего» и вступить в борьбу «за братьев по оружию» и за «благородное» дело.^[32]

Война в Сирии иллюстрирует восход «джихадистского интернационала», как называет этот феномен Марк Галеоти, боевики с готовностью переезжают из зоны одного конфликта в зону другого во имя вооруженного джихада, вне зависимости от того, имеют ли они личную связь с конфликтом или нет.^[33] Во-первых, это можно увидеть в присутствии многочисленных фракций выходцев с Северного Кавказа и лиц из Средней Азии и Ирака (независимые или аффилированные с ан-Нусра). Во-вторых, в случае некоторых ИБТ с Северного Кавказа, это можно увидеть в смене союзов с разными вооруженными группами, действующими в этом регионе, на первом месте инициированной желанием воевать с режимом Асада для того, чтобы бороться с Россией. Таким примером является Омар Шишани, который в конечном итоге оказался в рядах ИГ. В-третьих, некоторые известные фигуры имеют историю участия в предыдущих конфликтах. Это, однако, феномен не новый – во время чеченских войн иностранные полевые командиры (среди прочих рожденные в Саудовской Аравии ибн Хаттаб и Абу Омар аль-Саиф) создавали свои команды на Северном Кавказе. Термин «джихадистский интернационал», следовательно, может быть использован для классификации ИБТ и обозначения тех, кто в потенциале более опасны для глобального гражданского общества из-за своей большей решительности, своего более широкого (потенциального/будущего) опыта и неизменной готовности продолжать борьбу независимо от личной связи с данным конфликтом.

Некоторые теоретики, например Рателле, утверждают, что боевики с Северного Кавказа можно разделить на две волны: те, кто отправились в Сирию в 2011-2013 из-за того, что они не могли продолжать борьбу в своем родном регионе; и те, кто прибыл в Сирию в 2014-2017, так как они «открыто решили» не воевать на Северном Кавказе и «присоединиться к международному джихадистскому фронту».^[34]Эту динамику в некоторой степени может объяснить соперничество между Имарат Кавказ (Кавказский эмират) и Исламским государством.

Имарат Кавказ против Исламского государства

Имарат Кавказ (ИК, также известная, как Кавказский эмират, или КЭ) является самопровозглашенной сепаратистской группировкой, которая стремится к созданию своего собственного Исламского государства на Северном Кавказе.^[35] Она была создана в 2007 году в период второй чеченской войны полевым командиром Доку Умаровым. Он провозгласил себя «эмиром муджахидов Кавказа», «лидером джихада» и «единственной законной властью на всех территориях, на которых присутствуют муджахиды», объединяющей вооруженных джамаат.^[36] К моменту своего формирования эмират состоял из шести вилаятов (территориальных административных формирований): Дагестан, Нокчичо (Ичкерия), Галгайче (Ингушетия), Иристон (Северная Осетия), Ногай Степпе (Ставропольская территория) и объединенный вилаят Кабарда, Балкария и Карачай. Более того, Кавказский эмират имеет официальное представительство за границей – Векалат, – возглавляемое уполномоченным представителем муджахидов и Кавказского эмирата.^[37] Однако, в 2010 году, в соответствие с Омра ^[38] # 20, Доку Умаров упразднил Векалат. Далее, к 2010 году, КЭ был признан террористической организацией как Россией, так и США.

В то же время, уже в 2010 году, организация начала подвергаться внутренней фрагментации. К концу 2014 года, в связи со смертью Доку Умарова (официально объявленной Федеральной Службой Безопасности (ФСБ) в 2014 году) и последовавшей склоке по поводу назначения следующего руководства и позднее его устранения, штаб-квартира Кавказского эмирата перемещалась несколько раз. Действительно, вся организация стала даже еще более раздробленной и, возможно, пришла в состояние упадка. Некоторые эксперты (к примеру, Рощин) указывают на изменение террористической тактики КЭ – очевидно большее количество самоубийственных взрывов, совершаемых молодыми мужчинами и женщинами, что является признаком ухудшения дел организации. Осенью 2014 года Зайланабидов (руководитель вооруженной группы, действующей в Хасавюртовском районе Дагестана) присягнул на верность Абу Бакр аль-Багдади (руководителю ИГ).^[39] Его примеру последовали несколько руководителей вооруженных групп, которые призвали своих «братьев» сделать то же самое. Что важно, обещание верности к аль-Багдади в этом контексте требует, чтобы данное лицо отказалось от своей присяги КЭ. Эти действия затем были усугублены разногласиями между боевиками с Северного Кавказа. Сейчас, в 2017 году, КЭ практически не функционирует, поскольку большинство лидеров остающихся в России формирований были нейтрализованы.

В процессе развития конфликта в Сирии, начиная с 2011 и 2012, группы, возглавляемые ИБТ с Северного Кавказа в Сирии, были втянуты в борьбу между Аль-Каидой и ИГ за контроль над сирийской оппозицией. На практике, группы, которые появились в Сирии в первые два год конфликта, были тесно связаны с Кавказским эмиратом. Первый северокавказский джамаат в Северном Алеппо был под командованием чеченского боевика-ветерана, известного под именем Хамзат (первый эмир Имарата Кавказ с Сирии). По мнению Йоанны Паращук, это было «практически передовым постом ИК».^[40] В целом, Кавказский эмират оставался верным Аль-Каиде – по крайней мере, на первых этапах его операций. КЭ отличается от ИГ не только идеологически, организационно, в плане вербовки и в уровне насилия, которое он использует, но также и в том, как он функционирует. Он действует через то, что Орхан Дземал, региональный журналист, называет «ночным правительством» – параллельное правительство с чисто военной структурой, «осуществляющее управление людей, угнетенных тяжестью мира». ИГ, наоборот, восприняло «дневной» подход, убеждая целые семьи присоединиться к нему и начать новую жизнь.[41]

До 2015 года руководители КЭ выгоняли бы тех боевиков, кто присягал на верность аль-Багдади, и некоторые из них позже возвращались бы в Кавказский эмират. Для КЭ отсутствие харизматических лидеров, увеличивающаяся внутренняя раздробленность, нехватка финансов и трудности с вербовкой, возможно, сделали альтернативный исламистский нарратив более привлекательным, освобождая место для присутствия и власти ИГ.

Что интересно, КЭ в техническом плане имеет «вилаят» в Сирии, известный как Имарат Кавказ в Шаме. 8 июля 2015 года Салахуддин Шишани и группа боевиков, верные КЭ, обещали байа новому эмиру КЭ – Абу Усману Гимрински (Сулейманов). Абу Усман был убит в августе 2015 года в результате КТО, проведенной российскими правительственными силами. В декабре 2015 Салахуддин был смещен с поста эмира Имарата Кавказ в Шаме. Позже в 2016 ходу эта организация приняла участие в боях в южных пригородах Алеппо вместе с Джунуд аль-Акса^[42] и ан-Нусра. Однако, похоже, что на деле большинство боевиков там были сирийцами.^[43]

23 июня 2015 года ИГ провозгласило формирование нового вилаята в российском Северном Кавказе. Эта декларация последовала за вереницей официальных клятв верности тысячи боевиков в данном регионе, являющихся отголоском клятв в 2014, таким образом обозначив упадок Имарата Кавказ и выявив необходимость оценить степень влияния ИГИС в этом регионе. В результате эффективной пропаганды ИГ против России и соседствующих с ней стран, к 2017 году русский стал третьим самым используемым языком в ИГ после английского и арабского. Даже есть журнал ИГ, выходящем на русском – Исток, и медиа платформа с наименованием Фурат Медиа.

За кого сражаются выходцы с Северного Кавказа?

Первые боевики с Северного Кавказа в Сирии приступили к активным действиям где-то в 2012 году, большинство из них сформировали северокавказские джамаат (группы). По некоторым сведениям было около 15-17 боевиков, и среди них были такие фигуры, как Омар аль-Шишани, Салахуддин аль-Шишани и Сайфулла аль-Шишани.^[44] Омар аль-Шишани и Сайфулла ушли, чтобы сформировать новую, относительно небольшую группу под наименованием Катиба Муджахирин, которая в 2013 могла слиться с двумя другими (арабские Ката’иб Хаттаб и Джаиш Мухаммад), чтобы создать Джаиш аль-Мухаджирин валь-Ансар. Однако, Хамзат вышел из КЭ, и позже начал сражаться вместе с Ахрар аль-Шам ^[45] в Алеппо.

В процессе развития конфликта в Сирии число боевиков с Северного Кавказа, остальной России и Содружества Независимых Государств (СНГ) увеличилось до около 5 000-7 000. Возможные мотивы этих ИБТ уже были упомянуты – одним из наиболее важных было желание бороться с российским государством и воевать против режима Асада. Но за кого они воевали? В целом, боевиков можно разделить на таких, которые находятся в союзе с ИГ, и таких, которые в союзе с ан-Нусра (т.е. Аль-Каидой). Однако, динамика этих союзов очень непростая, так как в ходе конфликта отдельные группы меняли союзников в результате внутригрупповой динамики, развития дел в КЭ и изменения отношений между ИГ и ан-Нусра.

Джаиш аль-Мухджирин валь-Андсар (ДМА, Армия эмигрантов и помощников)

Одной из наиболее известных джихадистских групп с изначально большим участием выходцев с Северного Кавказа является Джаиш аль-Мухаджирин валь-Ансар (ДМА, Армия эмигрантов и помощников).Как было упомянуто выше, она была сформирована в результате слияния нескольких других групп, ее руководство было чеченским и треть боевиков были выходцами с Северного Кавказа. Эта группировка играла важную роль в гражданской войне. Она участвовала в захвате стратегической инфраструктуры на севере, и известна своей военной отвагой, выдающимся руководством и аффилиацией с Аль-Каидой. Первым руководителем группы был Омар аль-Шишани, и он поддерживал связи с КЭ, так как группе был нужен «авторитет в Сирии», а Омару были нужны люди. Большинство мужчин, прибывших в Сирию с Северного Кавказа, были верны Умарову, и Омар Шишани говорил им, что он тоже присягнул лидеру КЭ. Согласно некоторым источникам, он попытался сохранить автономию ДМА как от ИГ, так и от ан-Нусра.^[46] Но все-таки, в марте 2013 года он обещал байа (верность) лидеру ИГ аль-Багдади вместе с некоторыми из своих людей. Это вызвало расцепление в ДМА – многие лоялисты КЭ восприняли это как «предательство», и в то же время Омар обвинил Сайфулла в краже и такфир, выгнав его из ДМА.^[47] Большинство русскоговорящих боевиков стояли перед дилеммой: либо продолжать воевать независимо, либо остаться верными КЭ, либо произнести байа лидеру ИГ.

Позже Омар уйдет из ДМА и перекинется в ИГ в ноябре 2013, захватив множество боевиков с собой. Он станет выдающимся командиром одного из северных батальонов со многими русскоговорящими участниками. Подобным образом, когда Сайфулла был изгнан, многие северокавказские боевики последовали за ним и присоединились к Джунуд аль-Шам.^[48] В 2014 году ДМА присоединится к коалиции Ансар аль-Дин и позже присягнет на верность ан-Нусра. Салахуддин Шишани был эмиром ДМА и предположительно пытался сохранять нейтралитет между ИГ и ан-Нусра, и даже пытался содействовать достижению перемирия. В июне 2015 Салахуддин Шишани (являющийся также эмиром Имарата Кавказ в Шаме) был изгнан из ДМА, и вместе с верными ему и КЭ ИБТ ушел, чтобы создать Имарат Кавказ в Шаме.^[49] В том же году некоторые из русскоговорящих из ДМА присоединились к Катиба Сайфулла (группа с узбекским руководством, часть ан-Нусра), чтобы сформировать Лива аль-Мухджирин, хотя об этой группе нет много информации.^[50] Муслим аль-Шишани, другой влиятельный ИБТ из Панкисского ущелья в Грузии, был лидером Джунуд аль-Шам, и тоже пытался сохранить независимость своей группы. Однако, в 2016 году, Джунуд аль-Шам распалась, и Муслим и большинство северокавказских боевиков стали членами Аджнад аль-Кавказ, которая предположительно была независимой от Кавказского эмирата.^[51] Салахуддин Шишани и его последователи в 2016 году сформировали новую группу, Джаиш аль-Усра.^[52] К 2017 году ДМА является частью Хайят Тахрир аль-Шам – последний новый бренд ан-Нусра, – которая заявляет, что связана с Аль-Каидой.^[53]

Большинство ИБТ с Северного Кавказа остаются с ИГ (главным образом из-за эффективной пропаганды ИГ), и следующая по численности группа связана с ан-Нусра (сейчас Хайят Тахрир аль-Шам). В обеих организациях имеются выходцы с Северного Кавказ на руководящих должностях. Те, кто верны ИГ, часто критикуют других (Ан-Нусра и связанные с Имарат Кавказ) за их «якобы нерешительность и национализм», тогда как те не одобряют ИГ и применяемое им чрезмерное насилие против гражданского населения.

Независимо от того, к кому присоединяются ИБТ с Северного Кавказа – ИГ, ан-Нусра (сейчас Хайят Тахрир аль-Шам) или к другим группам, их репутация яростных бойцов следует за ними, – среди них большее число погибших, чем среди местных боевиков, и часто их считают «элитой». Кроме того, известно, что многие северо-кавказцы бросаются на передовую, не думая о том, как вернуться живыми.^[54]Упадок Кавказского эмирата оказал влияние на рассеяние ИБТ с Северного Кавказа по сирийскому театру военных действий. Особенно после 2014 года многие ИБТ присоединились к ИГ. Упадок КЭ позволил появление ИГ на Северном Кавказе. Хотя оно может использоваться местными боевиками только в качестве бренда заместителя, ИГ тем не менее располагает сетью для сегодняшнего и будущего использования. Кроме того, многочисленные «независимые» и связанные с ан-Нусра группы включают лица, которые длительное время участвуют в сирийском конфликте. Они приобрели опыт и связи, и их действия подпитываются мотивом борьбы против российского государства. Многих из них в будущем следует считать угрозой – на Кавказе или в зонах других конфликтов.

Такие лидеры с Северного Кавказа, как Омар аль-Шишани, часто используются как «лицо» пропаганды ИГ на русском с целью привлечения новых боевиков. Более того, согласно другим (не-ИГ) джихадистам, пропаганда ИГ оказалась исключительно эффективной в привлечении молодых людей из Кавказского региона, и к 2014 году их число почти удвоилось. Доклад Европол также ссылается на статью из российского ежедневника «Новая газета», в которой автор принимает за само собой разумеющееся, что ФСБ на самом деле содействовало отправке экстремистов из Чечни и Дагестана в Сирию для того, чтобы ограничить насилие в российском кавказском регионе. Кроме того, похоже, ведется пропагандистская война между связанными и несвязанными с ИГ русскоговорящими про-джихадистами (т.е. между ИГ и ан-Нусра), и которую ИГ, похоже, выигрывает. В письме, отправленном через Телеграм аккаунт Кавказского центра, Халид Шишани писал, что молодые люди с Северного Кавказа в целом забывают о настоящей природе «псевдо-халифата (ИГ)», и «объяснениях вебсайта Аль-Инсад и о таких теоретиках джихада, как Абу Катада аль-Филистини».^[55] Далее он предлагает расширить свою собственную пропагандистскую работу через использование аккаунтов разных социальных медиа с ожиданием получения постоянных запретов, потому, что «в Чечне большинство молодежи является сторонниками ИГ», и это вина разных эмиров, в том числе и его.^[56] Члены не связанных с ИГ групп, например Абдул Хаким Шишани и Муслим Шишани, дали интервью разным вебсайтам, например Нохчичо.^[57]

В процессе конфликта в Сирии средства проджихадистской пропаганды совершенствовались. Медиа платформы стали более «профессиональными» и приспосабливались к потребностям целевой аудитории. Большая часть материалов публикуется на русском языке, что позволяет им доходить до очень широкой публики русскоговорящих лиц по всему свету. Несмотря на продолжающуюся войну пропагандистских про-ИГ и против-ИГ кампаний, первая до нынешнего момента была исключительно эффективной. В результате этого, многие молодые люди с Северного Кавказа легко поддавались радикализации и вербовке. Многие из них продолжают искать пути в ИГ на театр военных действий в Сирии, а другие совершают террористические нападения на Северном Кавказе (главным образом, в Дагестане и Чечне). Конечно, ан-Нусра и другие группы тоже приобретают новых рекрутов; однако, большая часть северокавказских ИБТ остается с ИГ. Более того, существующие каналы пропаганды способствуют созданию сетей из джихадистов, которые могут быть использованы в будущем.

Значение ИБТ с Северного Кавказа для безопасности

В настоящее время поток прибывающих в Сирию ИБТ уменьшился. Это результат усиленного пограничного контроля и высокого процента боевых потерь вооруженных групп. Те, кто прибыли в Сирию и Ирак в начале конфликта, по большей части не вернутся на Северный Кавказ, чтобы сражаться против российского государства. Как правило, это были боевики с военным опытом, которые были известны властям. Эти боевики проложили дорогу – для себя и для боевиков в последующих годах, – создав или свои собственные «независимые» группы, как Абдул Хаким Шишани и Муслим Шишани, группы, аффилированные с КЭ, или такие, которые позже раскололись и сформировались соперничеством между ИГ и ан-Нусра.

Независимо от того, к какой группе они решили присоединиться, эти боевики могут оказаться большой угрозой для безопасности не только России, но и соседних стран, или зон будущих конфликтов. Новый боевой опыт приобретенный/или усовершенствованный, полученная подготовка, созданные сети и их репутация прибавляют им «опасной стоимости» – и потому увеличивают их способность вербовать новых рекрутов. Кроме того, факт, что на сирийском театре военных действий появилась частная военная компания Малхама Тактикал, опасен тем, что он может стать тенденцией. Из-за факта, что большинство ИБТ с Северного Кавказа руководствуются желанием сражаться с российским государством, их можно рассматривать, как «джихадистских интернационалистов», которые готовы переезжать в другие регионы из-за невозможности продолжать борьбу на Северном Кавказе. У некоторых из «независимых» групп имеется более четкая политическая программа, что может оказаться опасно для Кавказа и увеличивает их желание вернуться туда. В целом, влияние войны в Сирии и, в частности, идеологическое проникновение Исламского государства на Северный Кавказ вызывает растущее беспокойство, несмотря на наличие существенных сил безопасности в регионе.

Нестабильность на Северном Кавказе

В войне с повстанцами, терроризмом и боевиками на Северном Кавказе участвует, по крайней мере, три типа игроков: силовики (полиция/органы охраны правопорядка), боевики, которых иногда называют «лесными» («из леса», из-за места, где они прячутся), и «переговорщики» (посредники между органами охраны правопорядка и боевиками). Последние являются некими миротворцами, которые «выводят людей из леса» и ведут переговоры для достижения определенных соглашений между полицией и боевиками. По мнению Милашиной, журналистки «Новой газеты», таким способом российские власти узнают, кто уезжает из России, чтобы воевать в Сирии, и «они не беспокоятся о тех, кто уехал, их беспокойство вызывают те, кто может вернуться».^[58]

Трудно найти официальную актуальную статистику, касающуюся числа возвращающихся из Сирии боевиков или числа террористических заговоров или нападений, совершенных боевиками/повстанцами, аффилированными с ИГ. Число боевиков, которые вернулись на Северный Кавказ в 2015 году, по некоторым оценкам составляет 15-20 % (или до 889 лиц).^[59] Так же, в публичном пространстве существует немного конкретной информации о контртеррористических мерах, операциях и результатах. Согласно заявлениям ФСБ, в 2015 году успешно были предотвращены 30 террористических нападений, и 770 «бандитов»^[60] и их соучастников предстали перед судом. В 2016 году число предотвращенных терактов дошло до 42. В число лиц, находящихся под судом, входят те, кто участвовал в преступлениях террористического характера, включая финансирование, вербовка новых членов и отъезд из страны с целью сражаться за границей.

Вебсайт «Кавказский узел» дает хронологию событий на Северном Кавказе. Согласно его информации, интенсивность сражений между силовиками (органы охраны правопорядка, Росгвардия) и боевиками (боевики, повстанцы) увеличилась. В 2016 году было 84 вооруженных столкновения, 23 взрыва, семь террористических нападений и 287 погибших в общей сложности.^[61] Для сравнения, в 2015 году было 87 вооруженных столкновений, шесть терактов и 258 жертв в целом.^[62] Результативность нападений, совершенных боевиками, тоже повысилась. В 2015 году, в среднем на 10 погибших силовиков, боевики теряли 35 человек, в 2016 – на 10 погибших силовиков пришлось по 17 боевиков. Эта тенденция сохраняется до настоящего времени (апрель 2017). Эскалация ситуации в Чечне, провалы Росгвардии и возвращение боевиков из Сирии способствовали сохранению этой тенденции. В результате столкновений и КТО в 2016 были уничтожены 162 боевика (в том числе 22 командира «бандитского подполья»^[63]), и четверо были ранены. За прошедшие три года эти числа постоянно уменьшались – 174 в 2015, 249 в 2014. До настоящего момента в 2017 году были уничтожены 17 боевиков в Чечне и 8 в Дагестане.^[64] Потери органов охраны правопорядка в 2016 году составляют 97 человек (32 погибших и 65 раненных), что почти в два раза больше, чем в 2015 (49). После 2015 года только в Чечне было 10 случаев нападений на силовиков (три в 2017, четыре в 2016 и три в 2015).

Нападения совершаются и в Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Дагестане. Кроме того, ответственность за нападения в этом регионе все чаще берет на себя ИГ. В августе 2016 года ИГ выпустило видеоролик, призывающий к джихаду в России; однако, Кадыров, глава Чеченской республики, не воспринял его всерьез, заявив, что боевики ИГ не располагают ни силой, ни возможностями для этого. Тем не менее, еще в 2015 году ИГ приняло на себя ответственность за первые нападения на Северном Кавказе; нападение на казармы российской армии в Южном Дагестане и стрельба в Дербенте являются примерами тому. Некоторые из боевиков, принявших участие в этих нападениях, являются бойцами, которые вернулись из Сирии.^[65] В 2016 году имели место еще пять связанных с ИГ нападений в Дагестане и одно в Чечне. И наконец, в 2017 (к апрелю) ИГ связывалось с по крайней мере четырьмя нападениями, в том числе с нападением на контрольно-пропускной пункт Росгвардии в конце марта и с двумя столкновениями с джихадистами в Чечне. Нападение, которое произошло в марте, может быть связано с видеороликом, опубликованном на Youtube за несколько дней до этого под именем «Совет военных джамаат Ичкерии», и который предположительно изображает некоторых из возвращающихся боевиков, бывшими членами ДМА.

Недавний теракт в Санкт-Петербурге, совершенный 3 апреля 2017 (взрыв в метро между двумя центральными метростанциями, при котором погибли 16 человек и были ранены 102), был первым терактом такого масштаба после 2013 года. Говорят, что подозреваемый террорист-самоубийца является этническим узбеком, рожденном в Кыргызстане. Он получил российское гражданство в 2011 году, жил и работал в Санкт-Петербурге. Согласно РБК, в декабре 2016 года он был депортирован из Турции.^[66] 25 апреля 2017 SITE Intelligence Group объявил, что ответственность за нападение на себя взяла Катиба аль-Имам Шамиль, связанная с Аль-Каидой группа в Сирии.^[67] Некоторые эксперты так же предполагают, что исполнитель может быть связан с одним из руководителей КЭ в Кабардино-Балкарии, который согласно Национальному антитеррористическому комитету (НАК) был уничтожен в ходе КТО в Санкт-Петербурге ранее в августе 2016 вместе с другими четырьмя известными членами.

Надо иметь в виду, однако, несколько моментов. Нападения, за которые берет на себя ответственность ИГ, не обязательно совершаются боевиками, которые возвращаются из Сирии или Ирака. ИГ проникло на Северный Кавказ, и многие молодые люди (под влиянием пропаганды ИГ и из-за условий в регионе) подвергаются радикализации, не уезжая сражаться за границей. Слово «боевики» – бойцы/повстанцы – не отражает различия в виде или аффилиации боевиков (Кавказский эмират, Исламское государство или другие) и используется в качестве синонима слова «террорист». КЭ сейчас едва существует благодаря КТО, проведенным правительственными силами в 2016 году, и образовавшуюся пустоту заполнило ИГ. По крайней мере, одно из нападений в Чечне можно связать с боевиками, которые вернулись из Сирии и которые были членами ДМА. С боевиком, вернувшимся из Сирии, связывается и другое нападение в Дагестане. Кроме того, многие вернувшиеся боевики уже присоединились к «бандитскому подполью», хотя числа пока неизвестны.

Что делать с ИБТ: коллективная ответственность

За последние три года российское законодательство по борьбе с терроризмом ^[68] и обеспечению общественной безопасности было дополнено новыми законами, в том числе теми, что известны как «Законы Яровой».^[69] Эти законы расширили спектр преступлений, классифицируемых как террористические. Были введены новые положения, например, введение уголовной ответственности за недоносительство о преступлениях террористического характера, за совершение актов международного терроризма и о мониторинге электронных сообщений. Кроме того, в них были определены дополнительные меры: среди прочих, правила для телекоммуникационных компаний и компаний поставщиков интернета по сохранению данных, запрет на миссионерскую и экстремистскую деятельность. Некоторые из этих законов стали объектом споров, касающихся ограничений прав человека и возможной неконституционности.^[70] Однако, они являются прямой реакцией на проблему российских боевиков в Сирии и внутренней террористической ситуации. Максимальным наказанием по этим законам является пожизненное заключение. Предполагается, однако, что Северный Кавказ живет по несколько различным законам.

Как конкретно местные власти на Северном Кавказе справляются с боевиками, возвращающимися в регион, покрыто тайной и не вполне ясно. Официально, региональный подход основывается на российском контртеррористическом законодательстве (Федеральный уголовный кодекс и другие антитеррористические законы ^[71]), и службы безопасности проводят регулярные КТО. Особый интерес, однако, вызывает концепция коллективной ответственности и другие меры, направленные на широкую общественность.

Принцип коллективной ответственности в наше время воспринимается отрицательно, поскольку он предполагает, что ответственность возлагается на группу невиновных лиц, которые не связаны с преступлением. Но в настоящее время этот принцип применяется в Чечне для контролирования населения, и в более широком смысле, для осуществления репрессий. Как информирует Кавказский узел, в 2016 году с помощью этого метода (в сочетании с активными визитами Кадырова в разные государства Ближнего Востока и финансированием строительства мечетей и школ) влияние чеченского правительства на чеченскую диаспору внутри и за границами России ощущается все сильнее. По словам защитников прав человека Сокирянской, Орлова, Локшиной и Ганушкиной, чеченские беженцы не забывают, что у них все еще имеются «подверженные давлению» родственники в Чечне, что иногда становится причиной для их возвращения на родину.

Согласно Орлову, в настоящее время Кадыров активно работает для законодательного закрепления принципа коллективной ответственности на федеральном уровне, – и на некоторых местных ток-шоу можно услышать, что этот принцип является нормой (хотя «всего лишь пару лет назад он считался варварским»). В Чечне главным доводом для применения принципа коллективной ответственности, однако, являются борьба с терроризмом, экстремизмом и радикализацией, борьба против повстанцев и бойцов вооруженного сопротивления (так называемых «боевиков»). Российский уголовный кодекс не признает коллективную ответственность. Согласно одному из антитеррористических «Законов Яровой»,^[72] с 20 июля 2016 года увеличивается уголовная ответственность за преступления террористического характера (начиная с возраста в 14 лет), в том числе за недоносительство о действиях (совершенных или совершаемых) террористического характера.^[73] Максимальным наказанием за утаивание информации является заключение сроком на один год, и оно не применяется для супругов или близких родственников; однако, их можно привлекать к материальной ответственности за какой-либо ущерб, нанесенный террористическим нападением.^[74] Несмотря на это, российские власти «закрывают глаза» на применение Кадыровым коллективной ответственности в Чечне и на остальном Северном Кавказе. По словам Кадырова, семьи боевиков, ответственных за уголовную деятельность, будут выселяться из республики, а их дома разрушаться «до оснований».^[75]

Коллективная ответственность является не только предпочитаемой официальной стратегией, похоже, ее поддерживают и простые граждане (из страха перед властями или по иным причинам). В декабре 2016 и январе 2017, в ответ на нападения в Дагестане и Чечне, правительственные силы осуществили массовый «рейд» задержаний и допросов родных и друзей устраненных боевиков. По имеющимся сведениям, были задержаны около 200 людей, в том числе малолетние. Согласно Маазу Билалову, все родственники боевиков, участвующих в нападениях в декабре, были уволены с работы и их пенсии и социальные пособия не выплачивались. После январских нападений на чеченскую полицию/Росгвардию, некоторые из родственников боевиков подверглись публичному осуждению, иногда с использованием местных СМИ (телевизионные каналы, например), и были вынуждены оставить свои дома в Чечне.^[76] Более того, родственники погибших сотрудников полиции призывали к кровной мести. Согласно обычаю, родственники убитого обязаны отомстить убийце или его родственникам. Традиционно, среди народов Северного Кавказа кровная месть служила для регулирования общественных отношений, защиты чести и собственности семьи.^[77] Для кровной мести не было «срока давности», она должна была быть объявлена через «посредника» и была направлена на преступника или его близких родственников по мужской линии. Это традиция не новая, но ее применение (полу-) сдерживалось самым Кадыровым. Говорят, что в ответ на угрозу объявления кровной мести все мужчины из рода Бахарчиева уехали из Чечни.^[78]

8 января 2017 года в Грозном, Чечня, состоялся протест против ИГ и его лидера аль-Багдади, на котором собралось около 2 000 людей, в основном простые граждане. Среди выступавших с речами были матери боевиков, которые присоединились или собирались присоединиться к ИГ. Они публично просили прощения за преступления своих сыновей. Обсуждалась также ответственность родителей – люди пришли к согласию, что родители должны использовать более строгие методы и должны улучшить воспитание своих детей. Одним из ораторов, принимавшим участие в протесте, был вернувшийся боевик Саид Мажаев. Он сдался властям по возвращению из Сирии через Турцию в 2014 году и был амнистирован в результате соглашения с властями – согласно которому, очевидно, он должен был участвовать в разных формах контр-нарративов и анти-ИГ пропагандисткой работы с молодежью республики.^[79] Поэтому Саид Мажаев часто появлялся в мечетях, школах и университетах, давал интервью газетам и телевизионным каналам, и рассуждал об опасности ИГ (на деле он воевал за ДМА и уехал из Сирии до того, как Омар Шишани официально присоединился к ИГ). По имеющимся сведениям, Мажаев действительно смог убедить некоторых людей не присоединяться к ИГ, но среди участвующих в нападении в Грозном в декабре 2016 был его младший брат.^[80] Протест против ИГ закончился сожжением портретов аль-Багдади. Другими публичными событиями, служащими платформой для «обсуждения» таких стратегий, как коллективная ответственность, являются городские митинги, организуемые часто после нападений или столкновений.

Задача таких протестов состоит в том, чтобы вызвать у населения страх, давая ему понять, что участие в террористической деятельности имеет последствия, в том числе и для родственников. Принцип коллективной ответственности не нов и применялся давно местными властями и российскими специальными силами в их борьбе с повстанческими движениями на Северном Кавказе. Сильное давление оказывается на всех родственников по мужской линии, «вплоть до троюродных братьев» с отцовской стороны. Часто это означает исчезновения, допросы, избиения и пытки. Иногда родственники используются как живой щит, чтобы убедить боевика «выйти из леса» или перейти на сторону правительства. Несмотря на факт, что коллективная ответственность является неэффективной стратегией в плане устранения основных причин социальных проблем (на деле, это только их усиливает), она успешно применяется чеченскими властями.

Заключительные замечания

Подходы для борьбы с терроризмом и экстремизмом на Северном Кавказе подпитывают существующую социальную нестабильность, обиды и недовольство властями в регионе. Российскому государству следует разработать более мягкие подходы для противодействия терроризму. В результате многолетних КТО и контртеррористических стратегий (в том числе и «коллективная ответственность») Кавказский эмират практически распался и в настоящее время почти не функционирует. Однако, это объясняется и расширением влияния ИГ в этом регионе. Пропаганда ИГ успешно находит свою аудиторию среди северокавказской (и шире, российской) молодежи, агитируя их ступить на путь джихада в России или за ее границами. Число ИБТ из России и других государств СНГ хотя и уменьшается в настоящее время, все еще остается большим (5 000-7 000) и, по некоторым сведениям, российские силы особого назначения, возможно, в прошлом способствовали потоку отбывающих боевиков. Хотя число боевиков, возвращающихся в регион из Сирии, точно неизвестно, их может быть около 15-20 %. Те, кто возвращаются, либо предстают перед судом, либо задерживаются, некоторые присоединяются к подпольным сетям, или их местонахождение неизвестно.

Число связанных с ИГ терактов на Северном Кавказе увеличилось, и некоторые из последних нападений связываются с бывшими боевиками из ДМА и другими возвращенцами из Сирии. Остающиеся в Сирии и Ираке боевики и те, кто только еще пытается присоединиться к ним на театре военных действий, являются угрозой не только для России, но и для соседних с ней государств. Мотивом их действий является желание сражаться с российским государством везде, где это возможно. При нынешнем развитии конфликта в Сирии и ухудшении ситуации и репрессий в Чечне и соседних республиках, этот мотив становится только сильнее. Первую волну ИБТ можно считать более опасной, так как они сумели обеспечить себе репутацию, использовать эту репутацию и расширить свой опыт, умения и связи. Это они утвердили себя на поле сражений, сформировав разные джамаат, и в одном случае даже «джихадистскую частную военную компанию». Вторая волна боевиков с Северного Кавказа была сформирована в основном под влиянием пропаганды ИГ, которое сохраняет свое влияние в регионе, несмотря на организационные проблемы в Сирии и Ираке. Вне зависимости от своей аффилиации, ИБТ с Северного Кавказа являются долгосрочной угрозой для глобальной безопасности. Если представится возможность, они будут воевать в основном на Кавказе, но если не смогут вернуться домой, они готовы нападать в каком-либо другом месте.