Теория и современная практика сдерживания в международной безопасности

Сдерживание практиковалось на протяжении веков, чтобы отговорить оппонента от использования курса действий, связанного с принуждением, например, от вооруженного нападения. Эта концепция стала предметом ожесточенных дебатов с появлением ядерного оружия. К 1960-м годам ра-

боты Бернарда Броди,[1] Германа Кана,[2] Гленна Х. Снайдера,[3] Томаса С. Шеллинга ^[4] и других сформировали совокупность знаний, позволяющих разработать стратегии и политику для ядерного противостояния во время Холодной войны и избежать ядерного конфликта.

Применение теории сдерживания во время Холодной войны привело к равновесию между ядерными арсеналами двух ведущих ядерных держав – Советского Союза и Соединенных Штатов Америки, что гарантировало, что в случае полномасштабной ядерной войны как нападающая, так и обороняющаяся стороны будут уничтожены.[5]

С ядерной разрядкой и окончанием Холодной войны интерес к теории сдерживания утих. На практике сдерживание все еще гарантировалось, хотя и на более низком уровне сил. Например, в то время как в конце Холодной войны Соединенные Штаты поддерживали около 7300 единиц ядерного оружия, развернутых в Европе для обеспечения гарантий безопасности союзникам по НАТО, с тех пор эти силы были сокращены на 90 процентов.[6]

Интерес к сдерживанию возобновился в последние годы. Одной из причин было приостановление действия Договора о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) в начале 2019 года [7] и предстоящее истечение срока действия Нового договора о сокращении стратегических вооружений (новый СНВ),[8] а также необходимость найти новый баланс с учетом ядерных возможностей других игроков, в частности Китая.[9] Другая причина – незаконная аннексия Крымского полуострова Российской Федерацией и ее агрессивные кибер и гибридные действия против членов и партнеров НАТО.

В этом специальном выпуске Connections: The Quarterly Journal основное внимание уделяется вышеупомянутым действиям и использованию обычных, кибер средств и средств дезинформации для сдерживания агрессии.

В первой работе полковник Даррелл Драйвер, директор департамента европейских исследований Военного колледжа армии США, закладывает фундамент, рассматривая теоретические основы сдерживания и две его основные концепции – сдерживание наказанием и сдерживание воспрещением.[10] На этой основе д-р Драйвер критически оценивает позицию НАТО на его восточном фланге и приходит к выводу, что за счет «усиленного передового присутствия» в странах Балтии и Польше, «адаптированного передового присутствия» в Болгарии и Румынии, регулярных учений в Черном море, создания Совместной оперативной группы очень высокой готовности (СОВГ) и создания формирований для интеграции сил НАТО (ФИСН) в семи странах восточного фланга, союзники уже «дали свой вклад», таким образом обеспечивая единый ответ Североатлантического союза на акт агрессии и делая неизбежным ответный удар НАТО. С увеличением оборонных бюджетов в соответствии с обещанием, принятым на саммите в Уэльсе, Европейской инициативой сдерживания Соединенных Штатов, так называемым решением «четырех 30» на саммите НАТО в Брюсселе и развитием «военного Шенгена» в Европе, союзники уже переходят от сдерживания наказанием к сдерживанию воспрещением.

Полковник Драйвер также напоминает нам о требованиях к защите и сдерживанию, сформулированных генерал-лейтенантом (в отставке) Беном Ходжесом, бывшим командующим армией США в Европе, для обеспечения эффективного раннего предупреждения, наличия боеспособных национальных сил, соответствующей инфраструктуры и предварительно размещенных запасов.[11] Велизар Шаламанов, Павел Анастасов и Георги Цветков развивают этот момент дальше, начиная с ангажемента относительно оборонных бюджетов, принятого на саммите в Уэльсе и его реализации на национальном уровне на примере Болгарии.[12] Затем авторы рассматривают опыт сотрудничества в сфере обороны в Восточной и Юго-Восточной Европе, подчеркивают преимущества многонационального приобретения необходимых способностей и подробно исследуют потенциальные многонациональные форматы, инициативы и источники финансирования, уделяя особое внимание приобретению информационных и коммуникационных технологий, сенсоров и систем командования и управления или систем C4ISR, а также многонациональному образованию и обучению. Многонациональные формирования на тактическом уровне и проекты по приобретению, реализуемые в формате НАТО и/или ЕС, внесут свой вклад в развитие оперативно совместимых способностей и солидарности, и, таким образом, в более эффективную защиту восточного фланга Европы.

В третьей статье этого номера Рослав Ежевский закладывает основу для обсуждения применимости концепции сдерживания действий, связанных с принуждением, с использованием набора гибридных инструментов.[13] В случае с Латвией автор демонстрирует как Россия пытается влиять на национальный курс в своих интересах, сочетая экономическое и финансовое влияние, коррупцию, эксплуатацию меньшинства граждан русского происхождения, пропагандистские и дезинформационные кампании, организованную преступность в России и широкомасштабные военные учения, проводимые на границах страны. Автор предлагает идеи о том, как защититься, если не сдержать, такую принуждающую деятельность, включая примеры из опыта Финляндии. Тем не менее, заключает он, «междоменное принуждение усилится, и Россия будет проверять сплоченность НАТО».

Кибератаки и кампании дезинформации в сетевых СМИ являются одними из основных инструментов гибридного влияния. Следующие две статьи посвящены применимости концепции сдерживания к киберпространству. Во-первых, Мика Керттунен из Института киберполитики в Тарту, Эстония, излагает критику теории сдерживания в целом и ее применимости к киберпространству, в частности.[14] Среди аргументов в подтверждение последнего положения, автор указывает на изменившийся контекст для киберсдерживания (по сравнению с применением ядерного оружия), соответственно, более высокую степень терпимости к кибератакам, более широкий спектр подходов к сдерживанию и использование более тонких инструментов, в том числе позитивных программ с наградами. В своем заключении
г-н Керттунен заявляет, что «сдерживание – это громоздкий и неподходящий инструмент для понимания киберсферы».[15]

С другой стороны, Мануэль Фишер утверждает, что хотя киберсфера требует некоторых особых соображений, сдерживание как «классический инструмент» в международных отношениях может укреплять интересы национальной безопасности.[16] Фишер, выпускник магистерской программы исследований по международной безопасности Европейского центра исследований по вопросам безопасности им. Джорджа К. Маршалла, рассматривает последствия концепции сдерживания для киберпространства по шести направлениям: время, наличные «силы» (ответственные организации с учетом уязвимостей цепочки поставок), выживание, средства защиты и потенциал, а также проблемы атрибуции – с последующим изучением правовых рамок для включения кибер-деятельности в международные отношения. На основе анализа, представленного в этом специальном выпуске, Фишер приходит к выводу, что «[даже] в киберэпохе сдерживание может быть мощным инструментом государственности и способствовать защите интересов государства в области национальной безопасности. [17]

Хотя Мика Керттунен и Мануэль Фишер, кажется, придерживаются противоположных взглядов, их выводы не так уж сильно отличаются. Хотя и в разной степени, оба автора видят ограничения сдерживания посредством наказания/возмездия в киберпространстве и отдают предпочтение сдерживанию посредством воспрещения, в том числе посредством соответствующего дизайна сетей, лучшей защиты, повышения устойчивости, государственно-частного партнерства и т.д. Они также указывают на ценность более позитивных подходов, на необходимость усиления международных режимов для обеспечения «сдерживания с помощью нормативных табу» и на построение взаимозависимостей в международной системе, или на так называемого «сдерживания путём обвязывания».[18]

В докладе Тамары Малярчук, Юрия Даника и Чада Бриггса рассматривается использование кибератак против энергетической инфраструктуры в качестве одного из инструментов в наборе средств, используемых Российской Федерацией в ее продолжающемся противостоянии с Украиной.[19] Текущая украинская доктрина рассматривает такие кибератаки (постоянные комплексные угрозы, атаки на системы промышленного контроля) наряду с использованием социальных сетей, атаками на банковскую систему и использованием уязвимостей цепочки поставок. Как и в предыдущих двух статьях этого выпуска, авторы идентифицируют более совершенную защиту, отказоустойчивость и безопасность цепочки поставок в качестве ключевых факторов защиты от кибератак.

Весна Павичич завершает этот выпуск анализом положения Сербии на международной арене.[20] Хотя европейская интеграция кажется очевидным выбором, интересы таких игроков, как Россия и Китай, и инструменты, которые они используют для продвижения своих интересов (в частности, те, которые используются Россией – изощренная пропаганда со ссылками на исторические связи, православное христианство, позиция по вопросу о независимости Косово, зависимость от поставок газа и нефти, сотрудничество в сфере обороны и т.д.), делают будущий путь Сербии неопределенным. Автор видит средства против гибридного влияния в комплексной безопасности, политическом и экономическом диалоге с Европейским союзом, более сильном гражданском обществе, более прозрачной и свободной прессе и сдвигах в политической риторике.

* * *

В этом специальном выпуске представлен обзор теории сдерживания и ее применимости на восточном фланге НАТО и Европы в отношении агрессивной политики и действий Российской Федерации, которые включают использование вооруженных сил против партнеров НАТО, Украины и Грузии, и более изощренные кибератаки и гибридные операции по влиянию как на членов НАТО, так и на партнеров.

Включенные здесь статьи рассматривают вопросы использования обычных вооруженных сил, киберсредств и способов повышения устойчивости вооруженных сил, экономики и общества. Меньше внимания уделялось применению концепции сдерживания к гибридной войне полного спектра,[21] роли ядерного оружия в предотвращении fait accompli (ситуации, когда ставят перед свершившимся фактом), обращению вспять или сохранению достижений гибридной операции,[22] а также взаимодействию кибер / гибридных атак и ядерных угроз. Все эти темы заслуживают дальнейшего рассмотрения в будущем специальном выпуске Connections: The Quarterly Journal.

Отказ от ответственности

Выраженные здесь взгляды являются исключительно взглядами автора и не отражают точку зрения Консорциума оборонных академий и институтов изучения безопасности ПрМ, участвующих организаций или редакторов Консорциума.

Издание Connections: The Quarterly Journal, том 18, 2019 осуществляется при поддержке правительства Соединенных Штатов.

Об авторе

Тодор Тагарев - профессор Института информационных и коммуникационных технологий Болгарской академии наук и руководитель его Центра менеджмента безопасности и обороны. Инженер по образованию, профессор Тагарев сочетает в себе опыт работы в правительстве с хорошими теоретическими знаниями и опытом в области кибернетики, исследований сложных систем и безопасности – потенциал, который он эффективно реализовал в многочисленных национальных и международных междисциплинарных исследованиях, включая текущие проекты по программе Горизонт 2020 в области кризисного менеджмента и кибербезопасности.

https://orcid.org/0000-0003-4424-0201